Марди и путешествие туда - Герман Мелвилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогда это последнее предложение включало двойное значение. Это – правда, что сразу после смерти одинокого моряка в море его товарищи по плаванию часто забирают себе его имущество и делят его; хотя одежду мертвеца редко носят до последующего путешествия. Этот делёж кажется бессердечным. Но моряки рассуждают следующим образом: лучше мы, чем капитан. Поскольку, согласно закону, писаному или неписаному, имущество моряка, умершего на борту судна, должно быть сохранено офицером. Но поскольку моряки главным образом суть подкидыши и потерпевшие кораблекрушение и носят всё своё на руках и ногах, то среди них почти никогда не появляется какого-либо наследника по закону, требующего состояния покойного, а само наследство редко стоит столько же, сколько наследство графа Эстерхази. Изъятие «комплекта» мертвеца от бака до каюты часто проводится в противовес присвоению аналогичного имущества капитаном. Во всяком случае, на маленьких судах в долгих путешествиях так и происходит.
Говоря более, вышеуказанное предложение из судового журнала «Парки» было сочтено несколько неоднозначным. В тот момент я воспринял его как исключительное событие; сумка несчастного нищего водолаза не могла содержать какие-либо ценности, если, конечно, он не прятал там некий жемчуг Клеопатры, преступно извлечённый из раковин, выловленных в море.
В стороне от вышеуказанного абзаца находился весьма реалистично выполненный эскиз, нарисованный чернилами, изображавший сей несчастный случай: ноги бедняги были представлены на середине пути в процессе глотания его акулой, его руки твёрдо ухватились за зубы монстра, как будто он изо всех сил героически сопротивлялся со всей возможной стойкостью.
Но, без сомнения, честный капитан сделал набросок этого памятника покойному со всей сердечной искренностью; возможно, во время печального досуга, который последовал за катастрофой. Несколько штрихов на странице были наполовину размазаны; по-видимому, то были вялые следы одной или двух солёных слёз.
От этого лишённого приукрашивания текста у меня родилось убеждение, что художник когда-то, должно быть, сам занимался китобойным промыслом. Я уже видел судовые журналы некоторых китобойных судов, украшенные несколькими подобными иллюстрациями, сделанными индийскими чернилами.
Когда киты бывают замечены, но не забиты, этот факт отражается рисунком в общих чертах самого стада, в виде широких изогнутых лопастей их хвостов. Но в тех случаях, где чудовище преследовалось и было убито, эта схема предстаёт закрашенной до угольной черноты, по одному хвосту на каждого убитого кита, представляя поражённых животных при переворачивании страниц; тем самым облегчая ссылки. Поэтому это выглядит довольно внушительно при созерцании всех подряд, трёх или четырёх, а когда-то пяти или шести таких рисунков, показывающих, что столько-то монстров в тот день выпустило свой последний фонтан. И старший помощник, в обязанности которого входит вести судовой журнал, вообще гордится красотой и точным сходством с жизнью, его счастливыми мгновениями; хотя, сказать по правде, многие из этих художников совсем не Ландсиры.
После тщетного поиска в каютах вещей, считавшихся самыми необходимыми, мы продолжили исследовать области, в которые пока ещё не проникали. Здесь мы нашли множество жемчужных раковин, кокосовые орехи, изобилие пресной воды в бочках, запасные паруса и оснастку, а также более пятидесяти бочек с солёной говядиной и булочками. На этих неромантичных упомянутых объектах я задержался довольно долго, и даже очень. На крышке каждой из бочек красовалось клеймо с названиями мест в Америке, с которыми я был хорошо знаком. То были клейма американских магазинов, обеспечивавших провизией некоторые суда, приплывающие с Гавайских островов.
Затем, познакомившись со всеми вещами уважаемого «Парки», которые можно было как-либо изучить, я отправился на квартердек и, собрав вокруг себя Самоа, Аннэту и Ярла, обратился к ним со всей серьёзностью.
Я сказал, что ничто не даст мне большего удовлетворения, чем возможность немедленно возвратиться к месту резни и наказать её организаторов. Но поскольку нас всего четверо и местоположение тех островов мне совершенно неизвестно, – а если б даже и было известно, то находится вне нашей досягаемости, – то, так как мы не обладаем навигационными инструментами, становится ясно, что вся идея возвращения туда будет полностью бесполезной. Последняя из упомянутых причин также препятствует нашему продвижению к гавайской группе островов, где судно приписано; хотя это было бы самым желательным шагом, завершающим, в случае успеха путешествия, возвращение злополучного судна его владельцам. Но, учитывая все обстоятельства, казавшиеся важными, я добавил, что необходимо осторожно держать наш путь к западу. Это был наш самый лёгкий курс, поскольку мы тогда имели бы ветер с кормы. И хотя мы не могли, как надеялись, достигнуть любой точки, ранее намеченной, всё ещё оставалась положительная уверенность, что если мы проплывём достаточно долго до встречи с островами, где уже можно будет уточнить курс, то оттуда, если мы решимся идти дальше, можем позже направиться в нужную сторону. Я тогда напомнил им о факте, что, пока мы идём морем, всегда остаётся некая перспектива встречи с дружественным парусом, в случае чего наша задача была бы решена.
Всё это я сказал спокойным, твёрдым тоном начальника, обеспокоенным и сразу принявшим не подвергаемое сомнению превосходство. Поскольку иначе Ярл и я могли бы скорее оставить судно немедленно, нежели остаться на борту, подвергаясь диким капризам Аннэту, которая через Самоа влияла бы на всё происходящее. Но я был уверен в своём Викинге, а если Самоа станет подчиняться, то можно будет не бояться его дамы.
И потому во время своей речи я внимательно следил за ним; таким образом, изучив достаточно, дабы убедиться, что, хотя он и подчинился мне в открытую, но, несмотря на отсутствие вредных мыслей, не мог в случае чего сыграть дурную роль. Но в его храбрости и первобытной честности, той, что он обладал, у меня было мало сомнения. Тогда дикому буйволу, каким он был, одетому в супружеский хомут, полагаю, как ни крути, наше общество должно было бы понравиться, как альтернатива печальной тирании его супруги.
Как заклёванный муж, между прочим, Самоа представлял ужасное зрелище. Но, в конце концов, мне он понравился; ну, представьте себе пламенного коня со взъерошенной гривой, как укрощённый молодым Александром Буцефал: дикий конь после похлопывания предпочитающий держаться уздечки. Но остальное о Самоа мы расскажем уже скоро.
Наш курс определился, и команда судна молчаливо подчинилась мне, получив первое задание, состоявшее в том, чтобы привести в порядок каждую вещь. Изодранные паруса были заменены другими, вытащенными из кипы парусов в нижней каюте; в нескольких местах появился новый бегучий такелаж; блоки были повторно связаны, ослабленные элементы и паруса установлены и приподняты. Всем этим мы были главным образом обязаны моему Викингу, неутомимому и квалифицированному швецу, обладателю скипетра в этом ремесле.
Наведя порядок на маленьком «Парки» впервые с момента резни, мы подставили бризу новое одеяние, состоящее из квадратных форм, и он изящно побежал вперёд; старый благородный Ярл у руля осторожно правил, как некий старый посвящённый приёмный отец.
Поскольку я стоял рядом, как капитан, или ходил вверх и вниз по квартердеку, то чувствовал большую важность от принятия впервые в моей жизни командования морским судном. Романтика обстоятельства в данном случае только усиливала это чувство: дикая местность и отдалённые моря, где мы были, характер моей команды и соображение, что, в конце концов, я и был хозяином, как командующий судном, на котором находился.
Глава XXX
Штрихи к портрету Самоа
Моё личное намерение зайти в архипелаг Королевская миля или смежные страны очень усилилось из-за общения с Самоа; и чем больше я общался со своим Велизарием, тем больше я оставался им доволен. И при этом я не мог избежать поздравлений самому себе ввиду присоединения к герою, который в различных обстоятельствах не мог потерпеть
